Глаза Ангела - Страница 100

100

— Ирина. Меня зовут Ирина, — прошелестел над бассейном чей-то голос, и в этом голосе Ирина едва узнала свой собственный. — А как тебя зовут?

— Добро пожаловать, Ирина, — сказал Виктор и потянул ее за руку к себе, и в этот момент она подумала, что ее окружили одновременно солнце, луна и звезды. Волшебная музыка послышалась близко-близко, и Ирина всей душой окунулась в океан этой незнакомой музыки. — Ты можешь называть меня именем Одиссей, — сказал космонавт.

* * *

Хонно с любовью всматривалась в красочную панораму родного Токио. Солнце сверкало над крышами высотных домов. Оно отражалось в зеркальных стеклах окон последних этажей, оставляя без внимания средние и нижние, и те стояли в тени и жили как бы в подводном мире, куда не достает солнечный свет, где все — зеленоватый полумрак и темные тени.

"Мне только нужно сконцентрироваться и сжать мою внутреннюю энергию — ва — до размеров теннисного мяча, думала Хонно, — и вот он, этот мячик, зажат в моей ладони: могу разжать пальцы и бросить его на город, и он будет гулять по улицам, и переулкам, и домам, подобно шарику на игровом поле.

Прежняя жизнь Хонно теперь казалась ей призрачным видениям, далеким, забытым, словно пачка старых, пожелтевших и никому не нужных фотографий, валяющихся на пыльном чердаке. Другая жизнь, другая женщина.

— Госпожа Кансей!

«Разве еще существует госпожа Кансей?» — спросила себя Хонно, наблюдая, как в аэропорту Нарита идет на посадку сверкающий в полуденном солнце самолет.

— Я хочу сменить имя, — резко сказала она, отворачиваясь от окна и от прекрасного, раскинувшегося внизу города. — Разве подобные вещи не в обычаях якудзы?

Большой Эзу согласно кивнул.

— Да, пожалуй. Иногда такое случается. — Он, не отрываясь, наблюдал за Хонно, менявшейся буквально на глазах, моментально приобретавшей новые качества, оттенки характера, поведения, словно разноцветные стеклышки калейдоскопа каждый раз складывались в другую картинку, другой узор.

— Кои, — после минутного размышления предложила Хонно. — Я беру себе имя Кои, оно мне нравится.

Имя, которое выбрала себе Хонно, помимо названия одного из видов японского карпа, имело ряд и других значений: «темный», «сильный», «власть императорского трона», «переодеваться».

В определенной степени все значения слова «кои» подходили к Хонно. Новой Хонно.

— Так вот, Кои, — сказал Большой Эзу, сидевший за массивным деревянным письменным столом, — твой друг, самурай Какуэй Саката, имел веские причины для самоубийства.

Большой Эзу показал на пачку бумаг, которые он забрал из квартиры Асаку Хитазуры, знакомого Гиина, и произнес такую речь:

— У нас имеется полный перевод записей, содержавшихся в тетрадях Сакаты. Саката-сан был человеком необыкновенно скрупулезным и аккуратным, поэтому сведения, которые он собрал, имеют особую ценность. Здесь в мельчайших деталях зафиксировано все: самые разнообразные случаи взяточничества, вымогательства, назначения на министерские должности с целью личной выгоды и так далее. Подробная энциклопедия человеческих грехов — чего тут только нет! Алчность, зависть, похоть, жадность, гордость, даже обжорство! Ниточка тянется от твоего бывшего босса Кунио Миситы прямиком к Министерству международной торговли и промышленности. Какуэй Саката, посредник Миситы, служил лишь ширмой, — на самом деле посредничеством занимался мой заклятый враг Хитазура.

— Хитазура... — задумчиво произнесла Кои, перебирая страницы лежавших у нее на коленях тетрадей Какуэя Сакаты, — не так ли звали человека, которого я убила вчера?

Большой Эзу не отвечал. Он был ошеломлен спокойным тоном, каким Кои говорила о совершенном недавно убийстве, словно речь шла об обыкновенном, ничего не значащем деле. Неужели ей было все равно, и она не испытала никаких чувств, когда сломала позвоночник Асаку Хитазуре? Что ж, если это так, тем лучше. Фукуда хорошо поработала, ее уроки не пропали даром. И все-таки опытный и мудрый Большой Эзу, обладавший сильно развитой интуицией, ощущал в душе некоторую тревогу, какое-то непонятное беспокойство.

«Эта женщина — фанатичка, — рассуждал он про себя, — Хонно осознала свою силу. Теперь единственным смыслом ее существования будет убивать, убивать и убивать. Похоже, это ей нравится... Не завидую тому человеку, который встанет у нее на пути».

— Асаку был младшим братом оябуна Хитазуры, — ответил Большой Эзу на вопрос Кои. — Сейчас его люди с безумным упорством прочесывают весь город, чтобы разузнать, кто убил Асаку.

— Пусть ищут, — махнула рукой Кои, — кроме вас, меня и Фукуды никому ничего не известно.

— Насчет Асаку одно могу сказать точно. Он был настоящим гением дешифровки.

— Асаку — высокомерная дрянь, — заявила Кои. — Он смотрел на меня свысока только потому, что я — женщина. Он смеялся мне в лицо.

— Смеялся потому, что разозлился. Ведь ты с легкостью проникла в его квартиру. Ты напугала его так, что он был готов наложить в штаны.

— Я не только напугала его, но и сделала кое-что еще.

...Большой Эзу вспомнил, какое лицо было у Хонно-Кои после того, как она убила Асаку Хитазуру. Оно стало безжизненным, как лицо одного из персонажей кукольного театра бунраку, на представлении которого однажды был Большой Эзу. Кукла изображала какое-то божество, какое — Большой Эзу точно не помнил; на ее умело нарисованной физиономии удивительным образом слились воедино жалость и восторг. В течение всего представления Большой Эзу не переставал восхищаться куклой и даже хотел найти мастера, с таким искусством выполнившего свою работу, но потом все-таки не стал наводить справки, боясь, что встреча с мастером не принесет ему ничего, кроме разочарования.

100